Ленинградское шоссе начиналось от Белорусского вокзала. Бескомпромиссно прямое, оно провожало, несло или тащило меня, выбирая под стать своему настроению погоду и попутчика.

Осень. Митинг машин на нашей полосе. Железный конь, респектабельно согревающий озябшее тело то ли необычностью, то ли воздухом, подаваемым сквозь незаметные отверстия в сиденье, нетерпеливо храпя, рвётся из толпы, желая поразить неукротимой силой. Добивается своего. Поражает. Я его уже люблю. Растворяюсь в комфортном воздухе салона, мягком бормотанье двигателя, в красиво звучащих интонациях мужского голоса.

Москва отпускает нас. Глаза решительно отказываются воспринимать неестественное буйство красок: бесформенные пятна хвои, покрытой местами бело-голубым снегом, выглядывают из-за аляповато-рыжих остатков листьев. Слух завораживают бархатно-твёрдые слова и выразительно тихая музыка. Разум берёт выходной. Всё ещё впереди… всё хорошо…

Обратная дорога с лихвой вернула озабоченность, растерянную по пути из Москвы. Небесный художник свернул картину – теперь нам приходилось довольствоваться серым потолком туч и голыми пальцами леса.

Мы молчали, хотя я очень многое хотела сказать. Машина, своенравно покачиваясь на поворотах, недовольно ворчала, ощущая внутри себя гнетущее облако бессловия. Шаг на опасную тропу был сделан. Оставалось ждать чуда.

Зима. Без снега. Я снова на Ленинградском шоссе. Железные кони опять митингуют, добиваясь чего-то для себя или своих седоков. Я понимаю, что машина в которой я сижу теперь хочет подарить мне чудо. Она решительно отказывается от самоуверенной напористости предшественницы, бодрит меня свежим воздухом, громко и отчётливо рокочет двигателем, заставляя мысли идти чёткими рядами соответствуя ритму. Мне больно, но я в сознании. Я осознаю, что не люблю это сидение – я просто не могу без него дышать.

Мимо плывёт Москва. Чудо просачивается сквозь кожу в кровь, наполняя красные реки желанием жить. Каждый раз, открывая дверцу и покидая пространство, ограниченное железным корпусом, ловлю себя на мысли, что лечение, проведённое в этом стационаре, должно быть продолжено амбулаторно. Послушно выполняю предписания врача и жду, когда раствор чуда вольётся в кровь в полном объёме.

Всё ещё зима. Много снега. Временами летаю, временами порхаю, временами уверенно хожу по земле. Лечение закончено. Остаётся сомнение в возможности рецидива, но вероятность ничтожно мала.

Голова занята желанием проверить сросшиеся кости на прочность и снова проделать путь по Ленинградскому шоссе, пользуясь услугами первого транспортного средства и его водителя. Они будут рады, я знаю. Да и я порядком соскучилась по ним. Всё уже было, но я напишу новую историю.

- Я уже старый. Со мной надо по-другому. - Это как же? Напрашиваться? - Можно и напроситься. Но ведь это не в твоём вкусе?

Я подошла к нему, села близко-близко и улыбнулась. Внутри зашевелилась было уже похороненная девочка, но, осознав свою мертвецкую сущность, вновь уснула в свинцовом саркофаге.

А ему она нравилась. Он прямо так и говорил: «Понимаешь, Оля, ты не знаешь, какая ты красивая. Ты очень красивая, очень. А ещё ты правильная девочка, хорошая. Григорий Яковлевич мне сказал, что ты – редкая. Он понимает. У него своя Оля. Ему 60, а ей 30…»

Тогда я единственный раз видела настоящего N. Он ходил за мной, слушал каждый вздох…Почему всё так получилось?

Душа рвётся в горы, которые он расстилал передо мной тогда. Сможет ли он сделать это ещё раз? Воскреснет ли во мне та девочка?

Говорят, что в жизненных сражениях мы закаливаемся. По-моему, мы – окаменеваем…

- …Почему ты согласилась ехать со мной? Непонятно… - А почему ты позвал меня? - Не знаю.

Он походил на мальчишку. Поворачиваясь на бок, он протягивал руку к телефону и набирал номер, говоря мне:

- Знаешь кокой у меня друг? Ого-го! Володька? Здорово! Я встретил такую девушку!.. Сейчас я тебе её дам.

С блестящими глазами он протягивал мне трубку со словами: «Ну, поговори с ним!»

Я смущалась, слышала в трубке сонный, недовольный голос, потом гудки. Он широко улыбался; на улице была ночь.

Прекрасная, самая длинная ночь в моей жизни. Сколько потом было слёз, как глухо скрипели стиснутые зубы, как дрожали руки и голос… И как много бы я дала, чтобы снова вернуться в ту долгую осеннюю ночь. Увидеть маленький огонёк счастья, впитать его всем телом и согреться от его тепла. Как много бы я отдала за это. Может быть, согласилась бы заново пережить то, что следовало после.

Вместо этого я кусаюсь. На первый взгляд, получаю удовольствие, восстанавливаю силы, реабилитируюсь, наслаждаюсь… Чем? Эти приятные ощущения ничего не стоят. Они ничем не обогащают меня. С ними я лишь рискую зайти слишком далеко и потерять человека, дарившего мне счастье и испытывающего его вместе со мной.

Я была правильной, я была хорошей, но в погоне за собственным я, вприпрыжку убежавшим вслед за ним, чуть было не растеряла свои редкости, свои раритеты. Я стала похожа на обычных женщин, которые мстят собственным фантазиям.

На ком я отыгрываюсь? На том мальчике, которому хотелось рассказать всему миру о своей находке? Или на том солидном мужчине в пальто, с которым я общалась раз или два в самом начале нашего знакомства? Нет. Я мщу собственному воображению, приведшему в сердце маленького паразита. Но фантастическая почта работает неправильно, и письма с угрозами и ядом минуют адресат и самым невероятным образом приходят к реальному N

Я днём царапаю его, а вечером уже мечтаю обнять.

Почему-то именно вечером меня посещают эти сладкие мысли. Наверное, я слишком устаю за день и теряю контроль… Контроль, власть – это страшные слова. Я много говорила: N имел огромную власть надо мной, но ни разу ей не воспользовался. Почему? Это большой вопрос, на который есть множество ответов. Но лучше не трогать его. Причины, побуждающие человека поступать так, а не иначе, всецело находятся в области мыслей этого человека. Я не хочу вторгаться в эту область. Она заповедна. В неё можно лишь осторожно заглянуть с разрешения хозяина и потом долго любоваться кованой оградой (если она, конечно, есть).

Март 2003

На главную