Глава II 
Коллеги, или Творческая коммуналка

"Мне попадаются не лица, а личное оскорбление!"
(Раневская)
Раневская жила в большой коммуналке - в мире искусства - так, как лишь и можно там выжить: ворча,огрызаясь, руками и ногами вцепившись в дверь собственной комнатушки.
***
Для меня всегда было загадкой - как великие актеры могли играть с артистами, от которых нечем заразиться, даже насморком. Как бы растолковать бездари: никто к вам не придет, потому что от вас нечего взять. Понятна моя мысль неглубокая?
(Раневская, из зап. книжки)
***
Раневская говорила: 
- Птицы ругаются, как актрисы из-за ролей. Я видела, как воробушек явно говорил колкости другому, крохотному и немощному, и в результате ткнул его клювом в голову. Все, как у людей.
***
- Я не признаю слова "играть". Играть можно в карты, на скачках, в шашки. На сцене жить нужно.
***
Это не театр, а дачный сортир. В нынешний театр я хожу так, как в молодости шла на аборт, а в старости рвать зубы. Ведь знаете, как будто бы Станиславский не рождался. Они удивляются, зачем я каждый раз играю по-новому.
***
О новой актрисе, принятой в Моссовет:
- И что только не делает с человеком природа!
***
- У нее не лицо, а копыто, - говорила об одной актрисе Раневская.
- Смесь степного колокольчика с гремучей змеей, - говорила она о другой.
***
Главный художник "Моссовета" Александр Васильев характеризовался Раневской так: "Человек с уксусным голосом".
***
О коллегах-артистах:
- У этой актрисы жопа висит и болтается, как сумка у гусара.
***
- У него голос - будто в цинковое ведро ссыт.
***
Об одном режиссере:
- Он умрет от расширения фантазии.
- Пипи в трамвае - все, что он сделал в искусстве.
***
Раневская о проходящей даме: "Такая задница называется "жопа-игрунья". А о другой: "С такой жопой надо сидеть дома!"
***
Обсуждая только что умершую подругу-актрису:
- Хотелось бы мне иметь ее ноги - у нее были прелестные ноги! Жалко - теперь пропадут...
***
Однажды Раневская участвовала в заседании приемной комиссии в театральном институте. Час, два, три... Последней абитуриентке, в качестве дополнительного вопроса, достается задание: - Девушка, изобразите нам что-нибудь очень эротическое, с крутым обломом в конце... Через секунду приемная комиссия слышит нежный стон: - А... аа... ааа... Аа-а-а-пчхи!!!
***
Раневская и Марецкая идут по Тверской. Раневская говорит:
- Тот слепой, которому ты подала монетку, не притвора, он действительно не видит.
- Почему ты так решила?
- Он же сказал тебе: "Спасибо, красотка!"
***
Встречаются Раневская и Марлен Дитрих.
- Скажите, спрашивает Раневская, - вот почему вы все такие худенькие да стройненькие, а мы - большие и толстые?
- Просто диета у нас особенная: утром - кекс, вечером - секс.
- Ну, а если не помогает?
- Тогда мучное исключить.
***
- Критекессы - амазонки в климаксе. 
***
- Когда нужно пойти на собрание труппы, такое чувство, что сейчас предстоит дегустация меда с касторкой.
***
-Деляги, авантюристы и всякие мелкие жулики пера! Торгуют душой, как пуговицами.
***
Режиссера Варпаховского предупреждали: будьте бдительны. Будьте настороже. Она скажет вам, что родилась в недрах МХАТа.
- Очень хорошо, я и сам так считаю. 
- Да, но после этого добавит, что вас бы не взяли во МХАТ даже гардеробщиком.
- С какой стати? 
- Этого не знает никто. Она все может сказать. 
- Я тоже кое-что могу. 
- Не делайте ей замечаний. 
- Как, вообще?! 
- Говорите, что мечтаете о точном психологическом рисунке.
- И все? 
- Все. Впрочем, этого тоже не говорите. 
- Но так же нельзя работать! 
- Будьте бдительны. Варпаховский начал издалека. Причем в буквальном смысле: на некотором расстоянии от театра. Репетиции происходили наедине с Раневской, на одной из скамеек Сретенского бульвара. Ей это показалось забавным: заодно и воздухом можно дышать.
- Фаина Георгиевна, произносите текст таким образом, чтобы на вас не оборачивались.
- Это ваше режиссерское кредо? 
- Да, пока оно таково. 
- Не изменяйте ему как можно дольше. Очень мило с вашей стороны иметь такое приятное кредо. Сегодня дивная погода. Весной у меня обычно болит жопа, ой, простите, я хотела сказать спинной хрэбэт, но теперь я чувствую себя как институтка после экзамена. Посмотрите, собака! Псина моя бедная! Ее, наверно, бросили! Иди ко мне, иди погладьте ее немедленно. Иначе я не смогу репетировать. Это мое актерское кредо. Пусть она думает, что ее любят. Знаете, почему у меня не сложилась личная жизнь и карьера? Потому что меня никто не любил. Если тебя не любят, нельзя ни репетировать, ни жить. Погладьте еще, пожалуйста...
Когда перебрались в театр и отвлекаться стало не на что, Раневская взяла свое. Она репетировала только с теми актерами, с которыми хотела. Ее собирался бить один из артистов, которому она сделала грубое замечание насчет несвоевременного выхода, - реплику Раневская действительно подала очень тихо.
- А вы говорите громче, тогда я услышу, - сказал бедняга, и без того уязвленный эпизодической ролью санитара, которую вынужден был исполнять. - Что?! Кто это?! Я впервые вижу вас в театре. Это рабочий сцены? Я не работаю с любителями! Скажите, чтобы меня немедленно заменили. Ее, конечно, никто не собирался менять. Это она отменяла мизансцены, переставляла отдельные фразы, куски текста и даже мебель на сцене и за кулисами. Внезапно ее раздражил огромный диван, на котором в перерыве отдыхали актеры, и она приказала его уничтожить. Узнавший об этом Михаил Погоржельский пришел в ярость и выговорил Раневской многое из того, что думал по этому и другим поводам. Обескураженная открытым и справедливым напором, Раневская промолчала и через несколько минут перестала вдруг слышать реплики, подаваемые Погоржельским по ходу репетиции. Постоянными придирками она довела до слез Ию Саввину. Потом звонила с извинениями, которые потрясали величественной откровенностью: "Я так одинока, все друзья мои умерли, вся моя жизнь - работа... Я вдруг позавидовала вам. Позавидовала той легкости, с какой вы работаете, и на мгновение возненавидела вас. А я работаю трудно, меня преследует страх перед сценой, будущей публикой, даже перед партнерами. Я не капризничаю, девочка, я боюсь. Это не от гордыни. Не провала, не неуспеха я боюсь, а как вам объяснить?- это ведь моя жизнь, и как страшно неправильно распорядиться ею". Терпели все. Терпели все. Потому что видели, что могло получиться из этого хаоса, сора, скандала и склок. Как и ожидалось, то и дело возникала мхатовская тематика.
- Вы очень торопитесь, - говорила она Варпаховскому, - у вас, наверно, много работы на стороне, как теперь принято выражаться. Вы халтурщик, а я мхатовка, могу репетировать с утра до ночи. Я вас возненавижу, бедный! С ужасом ждали появления декораций. И не напрасно.
- Где первый ряд? 
- Вот он, Фаина Георгиевна. 
- Этого не будет! 
- Но почему? 
- Я убегу, я боюсь публики. Я вам аплодирую, но я не буду играть. Если бы у меня было лицо, как у Тарасовой... У меня ужасный нос... Макет великолепный, фантазия богатая, рояль надо купить коричневый... – говоря это, Фаина Георгиевна отодвигала стулья метра на два в глубину сцены.
- Скажите Фаине Георгиевне, - обращался Варпаховский к помощнику режиссера Нелли Молчадской, - скажите ей, пусть выходит вот так, как есть, с зачесанными волосами, с хвостом. Он все еще имел наивность думать, что кто-то способен влиять на Раневскую. Памятую советы осторожных, он тщательно подбирал слова после прогона: 
- Все, что вы делаете, изумительно, Фаина Георгиевна. Буквально одно замечание. Во втором акте есть место, - я попросил бы, если вы, разумеется, согласитесь... Следовала нижайшая просьба. 
Вечером звонок Раневской: 
- Нелочка, дайте мне слово, что будете говорить со мной искренне.
- Даю слово, Фаина Георгиевна.
- Скажите мне, я не самая паршивая актриса? 
- Господи, Фаина Георгиевна, о чем вы говорите! Вы удивительная! Вы прекрасно репетируете.
- Да? Тогда ответьте мне: как я могу работать с режиссером, который сказал, что я говно?!
***
- Кино - заведение босяцкое. 
***
О своих работах в кино: "Деньги съедены, а позор остался".
***
- Сняться в плохом фильме - все равно что плюнуть в вечность.
***
- Получаю письма: "Помогите стать актером". Отвечаю: Бог поможет!
***
- Когда мне не дают роли, чувствую себя пианистом, которому отрубили руки.